"Солдат и мальчик"
Они
встретились неподалеку от воинской части... Сразу же за казармами, в небольшом
перелеске, после дождей появлялись целые выводки сыроежек. Ломкие и хрупкие,
они не представляли особой ценности для настоящего грибника. Но если их аккуратно
укладывать в плетеную корзину, то вполне можно было донести домой - целыми и
невредимыми.
Мальчик любил собирать сыроежки. Солдат не
любил, потому что у него не было такой удобной корзины, как у мальчика, и его
сыроежки ломались и крошились. Командир не любил грибное крошево, и всякий раз
солдату приходилось отдуваться за свою нерасторопность.
Они не впервые встречаются в этом перелеске, и
солдат всегда удивлялся, что у мальчика грибы один к одному, а у него глядеть
тошно.
И однажды мальчик, сжалившись над солдатом,
пообещал подарить ему точно такую же корзину. А солдат пообещал сделать
ответный подарок - значки и, если удастся, то и самый настоящий солдатский
ремень.
И вот сегодня у них должен был произойти
обмен... Завидев мальчика, солдат, продираясь сквозь заросли, поспешил к нему.
- Ну что, малый, принес?
- Ага. А где ты был? Почему опоздал? Я вот тут
для тебя набрал почти полную корзину грибов.
- Это ты раньше пришел, а у меня - служба, -
важно сказал солдат.
- Мне не терпелось получить значки.
- Вот они, - протягивает солдат горсть
побрякушек. Значков было штук девять и все разные.
- А ремень?
- Ишь, какой шустрый! Его знаешь, как трудно
достать? Может, получится в другой раз... Мальчик вздохнул.
- Да ты не переживай. Я - человек слова. Не
только ремень будет, еще и пилотка... со звездочкой.
- Честное солдатское? - с замиранием сердца
спрашивает мальчик.
- Я похож на трепло? - красноречиво кивнул он на
значки.
Мальчик даже подскочил от восторга, что, быть
может, уже завтра или пускай через три дня он, наконец-то, станет обладателем
самого настоящего солдатского ремня да к тому же еще и пилотки.
- Ух, ты!
Не в состоянии скрыть восторга, он тоже хочет
что-то сделать для солдата. Корзина не в счет, она мелочь по сравнению с теми
чудесными вещами, при виде которых любой пацан с их улицы ну просто лопнет от
зависти.
- А ты? Что хочешь ты? Я для тебя все... ну
все-все, что скажешь.
Солдат опускается в высокий и густой папоротник,
жестом указывая мальчику сесть рядом. Закурив, предлагает сигарету юному
приятелю.
- Я не курю вообще-то, - растерянно говорит
мальчик, - но если нужно...
- Молодец, не нужно. Тебе сколько лет?
- Скоро одиннадцать. А тебе?
- Девятнадцать...
- Когда и мне будет столько, я тоже солдатом
стану. А здорово быть солдатом?
- Не очень, усмехнувшись чему-то своему, гладит
он мальчика по голове.
- У тебя отличные волосы - светлые и нежные, как
пушинки.
- Мне не нравятся.
- Почему?
- Девчачьи. Пацаны дразнятся...
- Они дураки - твои пацаны и ничего не понимают
в жизни. - Так что бы ты хотел дать мне взамен пилотки? - возвращается солдат к
началу разговора, продолжая перебирать грубыми пальцами волосы мальчика.
- Не знаю... Лучше ты сам скажи, чего хочешь.
- Ты ведь добрый мальчик и все отдашь дяде
солдату? У тебя такие волосы...
- Ты хочешь мои волосы? - изумился мальчик. -
Вообще-то я могу постричься наголо и принести их тебе...
- Ну, вот еще придумал! - сердится солдат. - Мне
нравится, когда они растут на твоей голове, - и, не сдержав порыва, целует
мальчика в самую макушку.
Мальчик инстинктивно прижимается к солдату, как
если бы это был старший брат. Как бы ему хотелось иметь такого друга!
Сегодня ночью ему приснился этот солдат, точнее
его запах...
"Может потому, что я так сильно мечтал о
значках и ремне?" - решил про себя мальчик.
И теперь он почти слился с ним и ему нравится,
как солдат гладит его голову, тонюсенькую шею, трется своей чуть шершавой щекой
о его щеку.
У солдата очень большая и грубая ладонь.
Особенно это чувствуется, когда он просовывает ее мальчику под рубашку,
поглаживая спину и опуская руку под резинку трико, поочередно сжимая то одну,
то другую ягодицы.
А еще от солдата пахнет табаком и потом, и от
этих запахов у мальчика становится тревожно на душе. Нет, не страшно, а именно
тревожно. А солдату нравится вдыхать запах мальчика, так похожего на девочку.
Он целует мальчика в розовые, чуть влажные губы.
И каждый последующий поцелуй длится дольше предыдущего. При этом мальчику
кажется, что солдат дрожит. И хотя ему не очень-то нравятся эти поцелуи, а если
честно, то и вовсе не нравятся, однако он не сопротивляется, боясь обидеть
своего щедрого друга.
Неожиданно солдат подносит указательный палец к
своему виску и со словами "пиф-паф" вытягивается во весь рост на
влажной траве. Мальчик смеется, потом тоже делает себе "пиф-паф" и
падает рядом с солдатом.
Тот подхватывает сильными руками легкое тело
мальчика и укладывает его на себя. - Земля холодная - простудишься, - объясняет
он.
- А ты не простудишься?
- Нет. Я закаленный и горячий.
- А я разве холодный?
- Не знаю, - усмехается солдат. - Это еще надо
проверить...
- У всех людей температура тела одинаковая, -
рассудительно говорит мальчик, уютно устроившись на большом теле солдата. -
Если, конечно, кто-то не болен гриппом.
- Ну, если одинаковая, тогда мы по очереди будем
лежать друг на друге, чтобы не заболеть. Согласен?
- Ага! А ты не раздавишь меня? Ты такой большой
и сильный...
- Ну вот, еще и обижаешься, когда пацаны
обзывают девчонкой. Какой же ты будущий солдат, если боишься, - разочарованно
зевнул солдат.
- Я не боюсь! Ты не думай...
- А вот мы сейчас проверим, - говорит солдат и
крепко сжимает его в своих объятиях. - Больно?
- Не а...
- А сейчас?
- Я же сильный!
- Люблю таких сильных парней, как ты. Хочешь
дружить по настоящему?
- Да! - задыхается от счастья мальчик. По правде
говоря, он не знает, как могут дружить солдат и мальчик. Но ему всегда хотелось
иметь настоящего друга - сильного и доброго, с которым можно было бы говорить
на равных, такого, как этот солдат. Он совсем не зазнается и еще позволяет на
нем лежать...
- Поцелуй меня, - просит солдат.
- А разве друзья целуются? - удивляется мальчик.
- Целуются тети с дядями.
- Если друзья настоящие, они тоже целуются.
- Самые - самые настоящие? - уточняет мальчик.
- Ну да, - нетерпеливо говорит солдат, - если
ты, конечно, не против быть самым-самым... - А ты? Ты не против?
- Я же позволил тебе лечь на меня. Такое только
очень близким друзьям позволяют.
- Я хочу быть твоим другом, сильно хочу! -
признается мальчик и целует солдата в губы.
- Еще, - заплетающимся языком просит солдат, -
пожалуйста, еще. Я сильно хочу... быть твоим другом.
И снова мальчик целует его. И тогда солдат, не
выпуская его губ из своих, переворачивает мальчика на спину, осторожно подминая
под себя.
- Тебе не больно? - шепчет он.
- Нет. Ты не слишком тяжелый.
- Вот и хорошо. А теперь угадай, чего я больше
всего на свете хочу. Ты - пилотку и ремень. А я?
- Не знаю... Он еще не успел подумать, чего
может хотеть солдат, как услышал:
- Целовать тебя всего.
- Но ты и я... мы и так целуемся.
-Какой ты еще глупый. Я же сказал: всего...
Мальчик и не заметил, как солдат стянул с него
спортивное трико и теперь жадно целует те места, которые еще минуту назад
скрывали трусики.
Недоразвитый клювик мальчика оказывается во рту
солдата. Ему щекотно и немножко стыдно. Но если его друг так хочет... Разве он
может ему отказать?
Между тем, членик его уже так набух, как это
часто случается по утрам, когда мальчику хочется пи-пи.
В такие минуты клювик становится
твердым-претвердым, и раза в два больше, чем обычно, когда не хочется пи-пи.
Вспомнив об этом, мальчик испугался: если он не
выдержит, то может написать прямо в рот другу и тогда их дружбе конец.
- Не надо, - просит он. - Тебе разве не
противно? Целуй лучше в губы.
Солдат пощекотал влажным и горячим языком
набухший кончик детского перчика, не охотно оторвался от этого занятия и лишь
после этого сказал:
- Совсем не противно. С чего ты взял? Ведь я
твой друг. Настоящий! А ты - нет.
- Почему? - удивляется мальчик.
- Потому что ты не хочешь целовать меня сюда, -
дрожащей рукой солдат расстегивает ширинку и из нее выныривает нечто такое
громадное, чего мальчику до этого мига еще не доводилось видеть.
От неожиданности от вздрагивает и в страхе
зажмуривается. И лишь спустя минуту, до него доходит: это то же самое, что и у
него, только раз в пять или семь больше.
- Ну вот, - прерывает его мысли солдат, - а еще
клялся в настоящей дружбе...
- Я... разве... отказываюсь, - шепчет мальчик.
Голос его куда-то исчез. - Но я же не знал, что ты любишь... ну... когда целуют
твою пипиську.
- Пипиську? Ну да... я понял!
Он огорченно вздыхает, медленно запихивает
обратно в штаны сильно возбужденный и оттого не послушный член, всем своим
видом выказывая обиду и, давая понять, что поищет себе приятеля в другом месте.
- Не надо, - испуганно шепчет мальчик. - Не
обижайся и не прячь его. Я буду целовать сколько ты захочешь, хоть час, хоть
два. А хочешь - до самого вечера. И завтра тоже, и всегда. - Он чуть ли не
плачет: так ему обидно потерять друга.
Из-за таких пустяков их только что зародившаяся,
еще такая хрупкая, как молоденькая сыроежка, дружба может превратиться в
грибное крошево.
- Сладкий мой, - гладит его солдат, - не плачь.
Я же - человек слова, и мы будем дружить сколько ты захочешь.
Он берет мальчика за шею и нежно, но твердо
притягивает его голову к своему члену. - Целуй сколько сможешь...
Мальчик неуклюже обхватил маленькими ладошками
солдатский фаллос и чмокнул в толстенную, словно груша, головку. Из дырочки,
что посреди головки, выкатилась прозрачная капелька и застыла.
Мальчику показалось, что солдат тоже хочет
пи-пи, и он на миг перестал целовать эту пылающую каким-то удивительным огнем
грушу, пахнущую почти так же, как губы солдата... - Целуй! Чего же ты? -
нетерпеливо говорит солдат. И мальчик целует его в эту капельку. - Возьми конец
в ротик! - командует тот.
Головка сразу же заняла весь рот и на большее
там попросту не хватило бы места, даже для той капельки. Поэтому мальчик не
столько испугался, сколько удивился, когда его рот стал быстро наполняться
чем-то вязким и теплым, похожим на кисель.
Но эта жидкость по вкусу совсем не походила на
кисель: она не была сладкой, она не была горькой или соленой... Она была как
будто бы совершенно безвкусной. И в то же время некий необъяснимый привкус в
ней мальчик уловил.
Что-то едва уловимое и давно забытое... не
совсем такое, но похожее...
- Глотай скорее! Ну же! - сквозь дикие всхрапы
выкрикивает солдат.
Мальчик послушно глотает, но оно все не
кончается.
"Чудно, - думает он, - почему так дергается
и стонет солдат? Если ему больно, почему он не вытащит свою пипиську изо рта? А
может, ему приятно, вот он и стонет. Может, всем дядям и солдатам с большими
пиписьками очень сладко, когда они суют их кому-нибудь в рот? И почему они у
них такие большие? Это же так не удобно, когда такие большие. Даже во рту не
помещаются. И в трусиках им тесно... А моя пиписька поместилась у него вся
целиком, даже с яичками. Я же чувствовал, как было горячо. Но почему тогда я не
стонал? И почему у меня ничего такого не текло, а у него продолжает течь?"
В его голове роилась тысяча вопросов, и ни на
один из них он не находил ответа. Конечно, он мог бы прямо сейчас задать их
солдату, но как, если рот занят этой набухшей головкой, которую солдат и не
думает вынимать.
Сам же он не может выплюнуть ее, потому что
солдат цепко держит его за шею - головы не повернуть. И стонет, стонет...
Но вот мальчик кончил глотать, во рту стало
свободнее, головка сделалась помягче. И хотя он продолжал посасывать эту
странную соску, из нее, наконец, перестало капать.
- Шире рот, - скрипнул зубами
солдат.
Мальчику показалось, что голос его друга стал
похожим на голос пьяного человека, но он безропотно повиновался ему.
И тогда солдат с силой просунул головку в самую
гортань мальчика. Ему стало трудно дышать. Он попытался освободиться хотя бы на
сантиметр, чтобы не задохнуться и не умереть, но головка уже сама уменьшилась и
мальчику стало чуть легче.
Солдат уже не стонал, лишь тяжело дышал, как
после большого забега. Мальчик даже порадовался, что его другу, быть может,
надоело это странное занятие. Но не тут-то было! Солдат взял его за руки и
опустил их на свои тугие шары-яички.
- Мни их вот так, - показал он. - Мне будет
приятно. Пожалуйста, дружок...
И мальчик начинает послушно мять эти тяжелые
шары. Ему не терпится узнать, что находится в этих яичках. Уж не этот ли
странный кисель? И для чего они вообще нужны мальчикам и дядям? Может, для
того, чтобы их мять?
Между тем солдат качал своим фаллосом с такой
быстротой, что мальчику казалось, будто набухшая головка постоянно находится в
его горле.
Потом солдат на секунду замер, вот он уже
изогнулся и так резко качнул передом, что весь его член целиком вошел в широко
раскрытый, как у помирающего галчонка, рот мальчика. И тут же хлынул густой
поток этого странного киселя.
Солдат застонал громче прежнего. Вскоре этот
стон перерос в жуткий вопль и закончился то ли коротким вскриком, то ли
всхлипом.
Дернувшись в последний раз, словно в
эпилептическом припадке, он затих.
Мальчик, уже не ожидая команды, глотал
последние, убывающие порции жидкости, будто делал это каждый день много лет
кряду...
- Ты устал, дружище? - хрипло говорит солдат,
вынимая из онемевшего от неустанной работы рта мягкий и сразу уменьшившийся
вдвое член. - Это ничего. Так только в первый раз бывает, потом привыкаешь...
- Тебе хорошо? - спрашивает мальчик, едва двигая
челюстями и с удивлением разглядывая порозовевшее лицо солдата.
- Очень. Спасибо тебе. Ты меня здорово выручил.
Я очень хочу с тобой дружить. А ты?
- Да... - не слишком уверенно отвечает мальчик.
- А по-другому как-нибудь можно дружить, - на всякий случай уточняет он.
- Можно, - усмехается солдат, вспоминая своего
командира - старшину, который так страстно обожал сыроежки и... солдата, точнее
его попку. - Можно, - повторяет он с затаенной мстительной тоской в глазах, -
но не сейчас, а когда подрастешь. А пока - лучше так, если ты не против.
- Я согласен, - вздыхает мальчик.
- Из-за пилотки и солдатского ремня?
Мальчик пожимает худыми плечами. Солдат нежно
привлекает его к своей груди и целует, укладывая его голову со светлыми, как
тополиный пух, волосами на плечо. И сквозь тонкую гимнастерку мальчик слышит,
как гулко бьется солдатское сердце.
- Скажи, а что это за кисель такой выливался из
твоей пиписьки? - не выдерживает мальчик.
- Сперма, - машинально отвечает солдат.
- А у меня она тоже есть, эта... как ее?
Он тут же забывает незнакомое слово. - Пока нет.
Но будет... скоро...
- Тогда и у меня вырастет такой же большой? -
кивком головы указывает он на ширинку солдатских штанов.
- Да.
- И яички? - не унимается мальчик.
- Конечно.
- А что в них, в этих яичках? И для чего они?
- Для дела, - нехотя отвечает солдат. -
Подрастешь малость - сам все поймешь. - Извини, мне ужасно хочется спать.
- А грибы?
- Довольно и того, что набрал ты. Спасибо. В
другой раз опять набери. Ладно? Тогда у нас останется больше времени для...
дружбы.
- Я тоже хочу спать, - зевает мальчик.
- Вот и хорошо. И вообще никому не рассказывай
про нашу дружбу. Пускай это будет нашей тайной. Только тогда мы сможем
по-настоящему дружить. Я подарю тебе пилотку, кожаный ремень и много других
полезных вещей... Лады?
- Да! - твердо говорит мальчик.
Как и все мальчишки в мире, он обожал тайны.
* * *
Да, мальчик Гена обожал тайны. И о том случае
никому не проболтался. Они стали регулярно встречаться в том перелеске и
"дружили", как того хотел солдат.
Постепенно Гена привык к этой странной
"дружбе" так крепко, что уже дня не мог прожить без солдата...
Спустя годы Геннадию стало ясно: тот не торопил
события, понимая, что еще не вечер и мальчишка никуда не денется, все равно
однажды у них получится то, к чему готовил его солдат.
Но обстоятельства распорядились иначе. Мать
Геннадия решила перебраться в город, и увезла с собой одиннадцатилетнего сына с
девчоночьими волосами.
Так и не стала попка мальчугана достоянием
солдатского фаллоса. Судьба перехитрила солдата и уберегла на время мальчишку,
уготовив ему другого любовника. Впрочем, тоже в военной форме…